 |
|
|
кроме полицейского" (Ключевский, Очерки и речи. т. II, стр. 256).
"Этот отрыв от всего родного кажется сразу мало понятным и как-то
дурно характеризует русских людей XVIII века (явление такого отрыва
встречается еще задолго до середины XIX века.) Это, конечно, верно, но факт
этот по себе более сложен чем кажется. Весь этот нигилистический склад ума
слагался в связи с утерей былой духовной почвы, отсутствием, в новых
культурных условиях, дорогой для души родной среды, от которой душа могла
бы питаться. С Церковью, которая еще недавно целиком заполняла душу, уже не
было никакой связи, - жизнь резко "секуляризировалась", отделяясь от
Церкви, - и тут образовалась целая пропасть. И если одни русские люди,
по-прежнему пламенно жаждавшие "исповедовать" какую-либо новую веру,
уходили целиком в жизнь Запада, то другие уходили в дешевый скептицизм, в
нигилистическое вольнодумство". "Русское вольтерьянство в своем
нигилистическом аспекте оставило все же надолго следы в русском обществе,
но оно принадлежит больше русскому быту, чем русской культуре. Гораздо
существеннее то крыло вольтерьянства, которое было серьезно и которое
положило начало русскому радикализму как политическому, так и идейному. Тут
же, конечно, значение Вольтера не было исключительным, русские люди
увлекались и Руссо, и Дидро, энциклопедистами, позднейшими материалистами".
"Из рассказа одного из виднейших масонов XVIII века И. В. Лопухина,
мы знаем, что он "охотно читывал Вольтеровы насмешки над религией,
опровержения Руссо и подобные сочинения". "Русский радикализм, не знающий
никаких авторитетов, склонный к крайностям и острой постановке проблем,
начинается именно в эту эпоху. Но как раз в силу этого экстремизма, в
русских умах начинает расцветать склонность к: мечтательности, то есть к
утопиям".
"Так, петровский дворянин, артиллерист и навигатор, превратился в
елизаветинского петиметра, а этот петиметр при Екатерине переродился в
|
|
|
|
