|
|
|
Пушкин понял основную ложь первого "Философического письма" - понял,
что это взгляд не русского на отрицательные стороны исторического прошлого
России и недостатки современной ему русской действительности, а взгляд на
Россию европейца русского происхождения. Умнейший человек своей эпохи
Пушкин совершенно иначе реагировал на "Философическое письмо", чем Герцен,
Белинский и другие западники, которые искали только удобного предлога,
чтобы начать снова борьбу против русских исторических традиций. Пушкин
решительно возражает Чаадаеву, что все беды России происходят будто бы
потому, что русский народ не воссоединился с католической Церковью, а
остался верен Православию, отделившему его от остальных народов Европы.
Пушкин вступает с Чаадаевым в настоящий богословский спор. Он решительно
отбрасывает утверждение Чаадаева, что "мы черпали христианство из нечистого
(т.е. византийского) источника", что Византия была достойна презрения и
презираема" и так далее.
"Но, мой друг, - пишет Пушкин, - разве сам Христос не родился евреем
и Иерусалим разве не был притчею во языцах? Разве Евангелие от того менее
дивно? Мы приняли от греков Евангелие и предание, но не приняли от них духа
ребяческой мелочности и прений. Русское духовенство до Феофана, было
достойно уважения: оно никогда не оскверняло себя мерзостями папства и,
конечно, не вызвало бы реформации в минуту, когда человечество нуждалось в
единстве. Я соглашаюсь, что наше нынешнее духовенство отстало. Но хотите
знать причину? Оно носит бороду, вот и все, оно не принадлежит к хорошему
обществу".
Пушкин указывает Чаадаеву, что своим культурным превосходством
западное духовенство, как и вся Европа обязана России; духовное развитие
Европы куплено ценой порабощения монголами России. "Этим, - пишет Пушкин, -
была спасена христианская культура. Для этой цели мы должны были вести
совершенно обособленное существование, которое... сделало нас чуждыми
остальному христианскому миру... Наше мученичество дало католической Европе
|
|
|
|