 |
|
|
государственной необходимостью, которую надо всячески поощрять."
"Но, если крестьянско-земельный вопрос в своем целом был жизненным
для государства во все периоды его существования, то вопрос о крепостном
праве, как оно оформилось с средины XVIII века, был явлением не
историческим и чуждым России. Рабство, просуществовавшее ровно сто лет,
было западного происхождения". (6)
"Крепостное право, - как справедливо замечает Н. Багров в своем
исследовании "Правовые и социальные источники русской смуты" (Ревель 1931
г.), - несмотря на короткий срок своего существования, оказалось по своим
историческим результатам неоспоримо более вредным для русского народа, чем
татарское иго. Оно содействовало разложению духовных сил страны, развитию в
народе пассивных черт характера, неудовлетворенности, восприимчивости к
бунту, отсутствию правильного развития воли, слепому подчинению вожакам,
обещающим землю и свободу, даже если эти обещания потеряли всякий смысл".
Конечно, крепостное право в России, даже в самую сильную пору
развития его было все же мягче, чем в странах Европы, чем в соседней
Польше, чем в Прибалтике. Но благодаря сильно развитому у русского человека
чувству социальной справедливости, оно воспринималось русским крестьянином
острее, болезненнее, чем европейскими крестьянами, несмотря на то, что с
ним помещики обращались мягче, чем европейские помещики с своими
крепостными.
Крепостное право в после-петровской России было неизмеримо суровее,
чем крепостная зависимость в Московской Руси; но дореволюционные историки и
писатели, преследуя политические цели, изображали правовое и политическое
положение крепостного крестьянства всегда в нарочито мрачных красках.
Во-первых, всегда замалчивается, что 45 процентов крестьянства никогда не
знали крепостного права. Затем, - как правильно замечает С. Г. Пушкарев в
своей работе "Россия в XIX веке", изданной Чеховским издательством, - "в
дореволюционной России принято изображать положение всего крепостного
|
|
|
|
