Масонство в России
   
 
       
начало 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247
 

свидетели восстания декабристов.

Секретный агент Висковатов в своем рапорте сообщал, что он слышал
следующие разговоры среди простолюдинов:
"Начали бар вешать да ссылать! Жаль, что всех не перевешали, да хоть
бы одного отодрали да и спасли..."
Любопытна оценка декабристов Юрием Самариным, одним из тех дворян,
которые поддержали Александра Второго в его проекте освобождения крестьян с
землей. В написанном Самариным проекте неопубликованного манифеста,
являющимся ответом на требование дворянами конституции, Юрий Самарин пишет:
"Народной конституции у нас пока еще быть не может, а конституция не
народная, т.е. господство меньшинства, действующего без доверенности от
имени большинства, есть обман и ложь".
Чрезвычайно интересна оценка декабристов, сделанная Достоевским.
Называя декабристов бунтующими барами, Достоевский пишет о "бунте 14
декабря" как о бессмысленном деле, которое "не устояло бы и двух часов". В
уста героя "Бесы", Шатова, Достоевский вкладывает следующее высказывание:
"...Бьюсь об заклад, что декабристы непременно освободили бы тотчас народ,
но непременно без земли, за что им тотчас русский народ непременно свернул
бы голову".
Политическая зрелость 26-летнего Пушкина сказывается в суждениях
Пушкина о декабристском восстании и его подавлении, и в связи с этим - об
революции вообще. Хотя он волнуется и страдает за участь своих друзей, но
он не разделяет их взглядов, не одобряет их образа действий. Два месяца
после восстания он писал Дельвигу, что он "никогда не проповедовал ни
возмущения, ни революции" и желал бы "искренне и честно помириться с
правительством".
Сожалел об участи, грозящей декабристам, Пушкин заявляет: "Не будем
ни суеверными, ни односторонними, как французские трагики, но взглянем на
трагедию взглядом Шекспира".