|
|
|
Наконец он остановился: перед ним стояла красавица в белом кисейном платье
с бархатными анютиными глазками на белом платье и в черных волосах.
"Я счастлив, сказал Александр Второй, что могу возвратить вашего
отца из ссылки и рад был послать за ним вашего брата". Вся в слезах Елена
Сергеевна погрузилась в глубокий реверанс..." (29)
Декабристы-идеалисты, типа князя Волконского, получив амнистию и не
подумали примкнуть к революционной молодежи, которая этого ожидала. Это не
мой вымысел, вымысел человека, который избрал своим духовным учителем не
декабристов, а Пушкина, который является блестящим представителем русского
либерального консерватизма. К такому же точно выводу пришла и лучшая часть
декабристов, которые дожили до эпохи Великих реформ.
Князь С. Волконский сообщает на этот счет следующие любопытные
данные:
"...Отец ваш, - пишет княгиня Мария Николаевна в последних строках
своих "Записок", - как вы знаете, по возвращении на родину был принят
радушно, а некоторыми - даже восторженно". Чтобы оценить характер этого
радушия и этой восторженности надо припомнить внутренне политический
момент, в который вернулись декабристы. Будущие реформы Александра II уже
носились в воздухе; еще не было ничего официального, но падение крепостного
права и гласное судопроизводство обсуждались везде. Вернувшись из ссылки,
декабристы попали в тот же круг мыслей и чувств, за который поплатились и в
котором прожили там в Сибири в течение тридцати лет; но то, что в их время
было тайно, то теперь стало явно. Просидев в подполье и выйдя на свет, они
оказались на уровне лучшего, что было в тогдашней общественной мысли не
только широких кругов, но и кругов официальных. Был, конечно, и в них
известный, как теперь выражаются, сдвиг. За тридцать лет произошел осадок,
уравновесились в характерах отношения между увлечением и рассудком. Не хочу
этим сказать, что они от чего бы то ни было отказались. В своих "Записках",
писаниях на семьдесят восьмом году жизни, Сергей Григорьевич говорит: "Мои
|
|
|
|