 |
|
|
Конвент, - как верно определяет В. Гюго в "93 годе", - был
"Эпическое скопище антагонизмов".
Гильотэн ненавидел Давида, Базир - Шабо, Гиде - Сен-Жюста, Вернье -
Дантона, Лубо - Робеспьера, и все ненавидели Марата.
"Водворив республику, первым делом партий было напасть друг на
друга".
"Нет такой безумной мысли, которая не могла бы зарониться в
человеческую голову и, что еще хуже, не могла бы хоть на минуту
осуществиться. У Марата таких мыслей было несколько. Революция имела
врагов, а по мнению Марата, для того, чтобы она могла продолжаться, врагов
у нее не должно быть вовсе. Усвоив себе эту мысль, он считал вполне
естественным уничтожение врагов и назначение диктатора, все обязанности
которого ограничивались бы произнесением смертных приговоров; он с циничной
жестокостью громко проповедовал эти меры, столько же пренебрегая
приличиями, сколько и жизнью людей, и презирая, как слабоумных, всех тех,
которые находили его планы ужасными, а не глубокомысленными, как бы ему
хотелось. У революции были деятели такие же кровожадные, как и он, но ни
один из них не пользовался таким пагубным влиянием на современников. Он
развратил уже и без того шаткую нравственность партий: его идеи истребления
целых масс и диктатура - были осуществлены впоследствии Комитетом
общественного спасения и комиссарами его." (40)
"Когда общество бывает потрясено революцией, - как верно отмечает
Минье, - торжество остается на стороне тех, кто смелее: мудрые и
непреклонные реформаторы уступают место реформаторам крайним и
непреклонным. Дети борьбы, они хотят держаться его: одной рукой они борются
для того, чтобы отстоять свое господство, другою они основывают систему,
чтобы его упрочить: они убивают во имя самосохранения, во имя своей
доктрины; добродетель, человечество, народное благо, все, что есть святого
на земле, становится для них предлогом, которым они оправдывают свои
|
|
|
|
