 |
|
|
какой он промышленник! послушаешь, как про него поют на Москве". Но
одновременно с горькими укоризнами царь говорит Долгорукому и ласковые
слова: "Тебе бы о сей грамоте не печалиться любя тебя пишу, а не кручинясь;
а сверх того сын твой скажет, какая немилость моя к тебе и к нему!" ...
"Жаль конечно тебя: впрямь Бог хотел тобою всякое дело в совершение не во
многие дни привести... да сам ты от себя потерял!" В заключение царь жалует
Долгорукого тем, что велит оставить свой выговор втайне: "а прочтя сию нашу
грамоту и запечатав, прислать ее к нам с тем же, кто к тебе с нею приедет".
Очень продумано, деликатно и тактично это желание царя Алексея добрым
интимным внушением смягчить и объяснить официальное взыскание с человека,
хотя и заслуженного, но формально провинившегося. Во всех посланиях царя
Алексея Михайловича, подобных приведенному, где царю приходилось обсуждать,
а иногда и осуждать проступки разных лиц, бросается в глаза одна любопытная
черта. Царь не только обнаруживает в себе большую нравственную чуткость, но
он умеет и любит анализировать: он всегда очень пространно доказывает вину,
объясняет против кого и против чего именно погрешил виновный и насколько
сильно и тяжко его прегрешение".
V
Еще более ярко выступает благородство Тишайшего Царя в его отношении
к боярину А. Н. Ордин-Нащокину, у которого сбежал заграницу сын с казенными
деньгами и государственными бумагами.
Как поступил в подобном случае с своим сыном сын Тишайшего Царя -
Петр I - мы хорошо знаем. Отец же Петра I , вскормленный религиозной
культурой Московской Руси, стал утешать Ордин-Нащокина.
"Горе А. Л. Ордин-Нащокина, - пишет С. Платонов, - по мнению Алексея
Михайловича, было горше, чем утрата кн. Н. И. Одоевского. По словам царя,
"тебе, думному дворянину, больше этой беды вперед уже не будет: больше этой
беды на свете не бывает!" На просьбу пораженного отца об отставке царь
|
|
|
|
